НОРИЛЬСК В ИСТОРИИ, ИСТОРИЯ В НОРИЛЬСКЕ.

Как закалялись характеры

НОРИЛЬСК В ИСТОРИИ, ИСТОРИЯ В НОРИЛЬСКЕ

1 ноября 2011 года, 13:12 Текст: Лариса СТЕЦЕВИЧ

В последнее воскресенье октября в Норильске отметили День памяти жертв политических репрессий. Время доказало, что это нужно не только членам Общества жертв политических репрессий, бывшим репрессированным и их родственникам, но и каждому норильчанину. Нужно помнить о тех, кто стоял у истоков нашего города, кто возводил ТЭЦ, прокладывал железную дорогу, добывал уголь и плавил металл.

Иногда возникает странное ощущение, что начиная примерно с 1936 года по конец 80-х существовало две Страны Советов, два Советских Союза. Один красно-парадный, прекрасно-победный, радостно рапортующий всему миру о победе над безграмотностью, об освоении целины, поворачивающий реки вспять, освобождающий мир от гитлеровской чумы. И другой Союз – уничтожающий собственных граждан и насаждающий этот самый фашизм в собственной стране. Только с 1937-го по 1945 год было расстреляно 385 политических заключенных Норильлага. Массовые расстрелы производились в лагпункте “Норильск-2”. Вдумайтесь, лишь за два дня 1938 года, 13 февраля и 5 апреля, в Норильлаге были расстреляны 156 заключенных. А таких лагерей по всей стране было видимо-невидимо. Весь Север за колючей проволокой в прямом смысле. Политзэка-“контрреволюционеры”, кулаки, их дети и родственники в нечеловеческих условиях, умирая от истощения и холода, цинги и туберкулеза, добывали уголь, плавили металл для Родины, строили шахты и рудники. К 1939 году на территории Таймыра было пять лагерных отделений. К началу 1940-го лагерное население увеличивается до 19 575 зэка, а за последующие 10 лет в Норильск прибыло еще 181 870 заключенных. В это же десятилетие появляется лагерное отделение для каторжников – мужчин и женщин. А также появляется новый вид заключенных – бандеровцы, мнимые и явные сторонники Степана Бандеры. В телячьих вагонах людей везли отовсюду. Что ожидало их здесь?! “Здесь отчизны мысль и честь выбивали на излете. Сколько вымерло в болотах, никому уже не счесть…” Основная масса каторжников и политзаключенных военного и послевоенного времени – невинно осужденные. Многочисленные данные об их последующей реабилитации подтверждают это. Самым “урожайным” по смертности был 1943 год. Великий врач Именно в этот страшный год в Норильлаг попадает и Серафим Васильевич ЗНАМЕНСКИЙ. Он из той волны заключенных, которым повезло (или не повезло) воевать с фашистами и либо попасть в плен и бежать, либо выйти из окружения под Сталинградом, Харьковом, Ворошиловградом. За то, что выжили, вырвались из ада военного, Родина отправляла их в чистилище лагерное. Один из первых норильских врачей-онкологов, Серафим Знаменский с октября 1943 года работает хирургом и патогистологом в лечебно-профилактическом объединении Норильского комбината. Родом он из Харькова, выходец из большой семьи православного священника. Его отец Василий Васильевич Знаменский, как лицо духовного звания, уже был врагом народа, за что и был поражен в избирательных правах, а в 1942 году умер. Серафим по тем временам был очень образованным человеком. Он не только имел за плечами десятилетку, но и два высших образования. В 1930 году окончил Плехановку, а затем заочно в Харькове – второй мединститут. Красный диплом об окончании меда получил фактически на пороге военкомата – летом 1941-го – и сразу на фронт. С 1941-го по 1942-й – начальник санитарной службы особого батальона. К сожалению, в архивных  документах не расшифровывается название части, лишь аббревиатура – 534 ОСБ. Затем были седьмой артгвардейский полк второй гвардейской дивизии, где он возглавлял санитарную службу противотанкового истребительного полка. Принимал участие в боях под Харьковом, оборонял Сталинград. Бои под Ворошиловградом стали роковыми для него и его боевых товарищей, тех, кому повезло выжить в этой огненной мясорубке, выйти из окружения невредимыми. Не Верховный главнокомандующий был виноват, что Красная армия оказалась раздетой, разутой и практически безоружной в июне 1941-го, что к началу войны у нас не хватало танков, самолетов и боеприпасов, и потому с кровью и болью приходилось отступать, отдавать врагу села и города. Виноватыми оказывались простые солдаты и офицеры, которые с пистолетами поднимали этих безоружных солдат в атаку на танки. Виноваты были даже военврачи, но только не Иосиф Виссарионович. Так был осужден и Серафим Знаменский. В июле 1943-го, после боев под Ворошиловградом, он с товарищами получил восемь лет лагерей с последующим поражением в избирательных правах по статье 58 пункт 10 часть 2. Следует сразу сказать, что в 1956 году он был реабилитирован за недоказанностью дела, и судимость с него была снята. Он никогда не был коммунистом, не был даже членом ВЛКСМ, но зато он был врачом от бога. Из служебно-производственной характеристики: “Прекрасно владеет патогистологическими исследованиями. Проявил себя как инициативный, способный, трудолюбивый врач, чутко относящийся к нуждам больных”. (Это писал главврач лечебно-профилактического   объединения – 2 (ЛПО) Кузнецов в январе 1957 года.) Врач Знаменский, несмотря на все условия, вернее, при полном их отсутствии,  сумел организовать в Норильске при хирургическом отделении ЛПО первую на Таймыре патогистологическую лабораторию для исследования опухолей, что позволило врачам широко применять биопсию для ранней диагностики рака и выявления предраковых состояний, и 12 лет был ее руководителем. Именно Серафим Васильевич организовал первый в городе онкологический диспансер, где вел прием больных как хирург-онколог. Большое внимание он уделял профилактике и добился значительного снижения раковых заболеваний у женщин. Уже в 1958 году он становится отличником здравоохранения, а в 1960-м – заслуженным врачом РСФСР. В этом же году он создает первую в Красноярском крае полярографическую лабораторию и применяет на практике полярографические исследования для выявления предраковых состояний и рака. Благо материал для исследований был на месте в предостаточном количестве. Знаменский пишет научные труды, где аргументированно доказывает свою точку зрения, на практике применяет свои находки, защищает кандидатскую диссертацию. Врач Знаменский работал до последнего в городе, который волею случая стал его судьбой, и уехал из Норильска в родной Харьков лишь в 1991 году, отметив 81-й день рождения здесь, на Севере. К сожалению, Серафима Васильевича уже нет в живых, но то, что он делал ради жизни, до сих пор живет. Вся на разрыв, вся на излом Доктор Знаменский врачевал тело, Ефросинья (Евфросиния) КЕРСНОВСКАЯ пыталась своим искусством лечить души и прежде всего, наверное, свою собственную, искалеченную войной, голодом, лишениями и, самое страшное, ГУЛАГом. Приговоренная к расстрелу, она отказалась просить о помиловании. Резкая, нетерпимая, она прожила трудную и очень одинокую жизнь. Все, что накипело, вылилось в ее рисунках, эмоционально нагруженных и очень правдивых. Как вспоминает главврач больницы Норильлага Попов: “Основным качеством Ефросиньи Антоновны была непреодолимая ненависть ко лжи… Из-за какой-то несправедливости она – в знак протеста – перешла из больницы работать в морг”. Но и там боец за справедливость Керсновская долго не удержалась. Отказывалась брать “благодарности” от родственников умерших, пришлось идти в шахту №15. Работала навалоотбойщиком, затем скреперистом, постепенно освоила все виды работ. Труд тяжелый, не каждый мужик выдержит, а она ничего, вытягивала. Во время пожара на шахте в 1950 году она вызвалась работать на аварии и две недели клала перемычки с горноспасателями. Долгое время работала горным мастером, бурильщиком, а последнее время, перед отъездом из Норильска, когда уже была вольной, – единственной на шахте “взрывницей”. А ведь все могло сложиться иначе… Ефросинья Керсновская родилась в 1908  году в семье одесского адвоката. Гимназия, первые робкие опыты с акварелью, гувернантки, приличный дом, интеллигентные родители. Все могло быть по-другому. Но в 1917-м все в России перевернулось с ног на голову: революции, гражданская война, арест отца и расстрельный приговор. Отцу удалось избежать казни, и вся семья ночью переправилась в Румынию. Там, в Бессарабии, рядом с городом Сороки было небольшое родовое имение. И вроде бы жизнь опять вошла в колею, но имперские замашки нового социалистического государства опять перевернули жизнь Ефросиньи. Отец умер накануне присоединения Бессарабии к СССР, может, оно и к лучшему, все равно бы расстреляли, а так ему не пришлось увидеть, как его семью выгоняют на улицу из родного дома. Брат воевал против немцев на стороне французов, был тяжело ранен и умер от туберкулеза. Саму Ефросинью Антоновну ссылают на вечное поселение в Нарымский край. За что?! Что она им сделала, тридцатилетняя женщина, агроном, зоотехник? Не той национальности, не того воспитания, не той крови была или, может, не терпела чванства, хамства, слишком независима была… И вот с 1941 года женщина с высшим образованием, талантливый художник, знающий несколько иностранных языков, валит лес в Анге, Суйге, Усть-Терьяме и тому подобных “веселых” местах рядом с уголовниками. Больше в Стране Советов ей применения не нашлось. Не выдержав всего этого ужаса, она в 1942 году совершает побег из ссылки. Но хоть Россия и велика, а бежать некуда. Тем не менее, бежав, за зиму, весну и лето она прошла около полутора  тысяч километров. Вот так закалялись характеры. И не удивительно, что потом все, кто знал ее по Норильлагу, отмечали мужские повадки Керсновской и грубоватый голос. А откуда было взяться мягкости и покорности, когда всю женственность и слабость она оставила на Нарымском лесоповале да в сибирской тайге. В сентябре 1942-го Ефросинью снова арестовали. Приговор – расстрел, она отказалась писать кассацию. Тем не менее ее не расстреляли, по неизвестной причине в 1943 году состоялся пересмотр дела и новый суд. Осуждена она была по статье 58 пункт 10 на срок 10 лет без права переписки. В июле 1944 года ее этапируют в Новосибирск. Затем переводят в Норильлаг. В Норильске Керсновская очутилась в 1944 году.  И здесь она оставалась верной понятиям чести и справедливости, не боялась идти на риск, быть снова репрессированной. В конце 50-х, только-только став вольной, она в резкой статье опротестовала заметку в “Заполярной правде”, которая несправедливо оценивала работу шахтеров. Обвинила работников горно-технической инспекции в очковтирательстве и бездушии. Организовали “судилище”, но шахтеры не выдали своего товарища, и тогда ей просто предложили покинуть Норильск. В 1960 году Ефросинья Антоновна уехала в Ессентуки, купила небольшой домик и села за книгу. Автобиография в иллюстрациях автора, как завещала ее мать. Каждая описанная ситуация утверждает читателя в подлости и ничтожности царствовавшей идеологии. Жизнь тюремных одиночек и общих камер, “шмоны”, допросы, драки, ужасы пересылок и лагерная любовь. Она рисовала и описывала свою двадцатилетнюю жизнь в ссылке и на каторге, своих товарищей по несчастью и своих палачей. И где такое могли напечатать в советское время?! Правильно – нигде. Лишь первую часть воспоминаний Керсновской опубликовали в журналах “Знамя” и “Огонек”. Она так и не создала свою собственную семью, жила в одиночестве и умерла одинокой. Но она осталась в своих книгах и рисунках. Чтобы помнили, чтобы знали, чтобы никогда не смели повторить всех тех ужасов, которые пришлось пережить ей и ее товарищам по несчастью.

Ефросинья Керсновская отказалась просить о помиловании